Неточные совпадения
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в
сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство, то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника того нового объяснения
христианского учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
Это пророческое мессианское
сознание не исчезает в
христианском мире, но претворяется и преображается.
И в
христианском мире возможен пророческий мессианизм,
сознание исключительного религиозного призвания какого-нибудь народа, возможна вера, что через этот народ будет сказано миру слово нового откровения.
И после дела Вл. Соловьева
христианский универсализм должен считаться окончательно утвержденным в
сознании.
Христианское мессианское
сознание может быть лишь
сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру, как сказал его уже мир латинский и мир германский.
Христианское мессианское
сознание не может быть утверждением того, что один лишь русский народ имеет великое религиозное призвание, что он один —
христианский народ, что он один избран для
христианской судьбы и
христианского удела, а все остальные народы — низшие, не
христианские и лишены религиозного призвания.
В
христианском человечестве мессианское
сознание может быть обращено лишь вперед, лишь к Христу Грядущему, ибо по существу это
сознание — пророческое.
Внутри самого мессианского
сознания происходит смешение мессианизма
христианского с мессианизмом еврейским.
В
христианском средневековом
сознании была идея универсального единства, но единство Востока и Запада в этом замысле не достигалось.
Быть сильным духом, не бояться ужасов и испытаний жизни, принимать неизбежное и очистительное страдание, бороться против зла — остается императивом истинно-христианского
сознания.
Мессианское
сознание в
христианском мире антиномично, как и все в христианстве.
Но в русском
сознании произошло смешение
христианского мессианизма с мессианизмом еврейским и с преступившим свои пределы национализмом.
Но
христианское мессианское
сознание народа может быть исключительно жертвенным
сознанием,
сознанием призванности народа послужить миру и всем народам мира делу их избавления от зла и страдания.
Понимание
христианского откровения зависит от структуры
сознания, которое может быть шире и уже, глубже и поверхностнее.
Тут сказывается, впрочем, огромное различие
сознания античного и
сознания христианского периода истории.
Аскетический подвиг в течение двадцати лет затвора не просветляет ума и нравственного
сознания, не вырабатывает подлинно
христианского отношения к жизни общества.
Человеческое
сознание очень зависит от социальной среды. и ничто так не искажало и не затемняло чистоту
христианского откровения, как социальные влияния, как перенесение социальных категорий властвования и рабства на религиозную жизнь и даже на самые догматы.
Темы русской литературы будут
христианские и тогда, когда в
сознании своем русские писатели отступят от христианства.
Отсюда гуманизм, который в
сознании может быть не
христианским и антихристианским, приобретает религиозный смысл, без него цели христианства не могли бы осуществиться.
У русских моральное
сознание очень отличается от морального
сознания западных людей, это
сознание более
христианское.
Неполнота
христианского религиозного
сознания, неспособность его победить мир привели к страданиям нового человека, новым страданиям, неведомым старине.
В безрелигиозном
сознании нового человечества древние чаяния Царства Божьего смешались с чаяниями царства князя этого мира; обетования второго пришествия Христа затмились
христианскими же обетованиями о пришествии земного бога — врага Христова.
Новое религиозное
сознание есть прежде всего освящение теургии, благословение творчества как дела
христианского.
И весь крещеный
христианский мир, даже потеряв высшее религиозное
сознание того, кто был Иисус, в мистической своей стихии чувствует, что в Нем скрыта великая тайна, что с Ним связана величайшая проблема мировой истории.
На пустом месте религиозного
сознания христианского мира, которое до сих пор заполнялось ложью, появился гуманизм и стал поднимать человека, ставить его на ноги.
Что Христос перевернул всю историю мира, это факт, который вынужден признать весь мир, мир не только
христианский по своему
сознанию, но и чуждый Христу, и враждебный Ему.
Не в отношении христианства к плоти и земле мука нового и все же
христианского религиозного
сознания, а в отношении христианства к творчеству, к творческому вдохновению, к теургии.
Беда не в том, что
христианский мир отверг язычество, беда в том, что
христианская история была двойственна, что мир стал язычески-христианским, что весь он был проникнут дуалистическим
сознанием.
Личное самосознание и есть
христианское самосознание, есть
сознание единственности и неповторяемости своей личности в неразрывной связи с единственностью и неповторяемостью Христа.
Исключительно аскетическое религиозное
сознание отворачивалось от земли, от плоти, от истории, от космоса, и потому на земле, в истории этого мира языческое государство, языческая семья, языческий быт выдавались за
христианские, папизм и вся средневековая религиозная политика назывались теократией.
А для того, чтобы это случилось, не нужно, чтобы вошло в
сознание людей что-либо новое, а только чтобы исчез тот туман, который скрывает от людей истинное значение некоторых дел насилия, чтобы растущее
христианское общественное мнение пересилило отживающее общественное мнение языческое, допускавшее и оправдывавшее дела насилия.
Не говоря о всех других противоречиях жизни и
сознания, которые наполняют жизнь человека нашего времени, достаточно одного этого последнего военного положения, в котором находится Европа, и его
христианского исповедания для того, чтобы человеку прийти в отчаяние, усомниться в разумности человеческой природы и прекратить жизнь в этом безумном и зверском мире.
Положение нашего
христианского человечества, если посмотреть на него извне, с своей жестокостью и своим рабством людей, действительно ужасно. Но если посмотреть на него со стороны его
сознания, то зрелище представляется совершенно другое.
Но приходит время, когда, с одной стороны, смутное
сознание в душе своей высшего закона любви к богу и ближнему, с другой — страдания, вытекающие из противоречий жизни, заставляют человека отречься от жизнепонимания общественного и усвоить новое, предлагаемое ему, разрешающее все противоречия и устраняющее страдания его жизни, — жизнепонимание
христианское. И время это пришло теперь.
Жизнепонимание общественное входило в
сознание людей веками, тысячелетиями, проходило через разные формы и теперь уже взошло для человечества в область бессознательного, передаваемого наследственностью, воспитанием и привычкой; и потому оно кажется нам естественным. Но 5000 лет тому назад оно казалось людям столь же неестественным и страшным, как им теперь кажется учение
христианское в его настоящем смысле.
В таком же положении находится средний человек нашего
христианского мира. Он чувствует, что всё то, что делается им самим и вокруг него, есть что-то нелепое, безобразное, невозможное и противное его
сознанию, чувствует, что положение это становится всё мучительнее и мучительнее и дошло уже до последней степени напряжения.
Противоречия эти выражаются и в экономических и государственных отношениях, но резче всего это противоречие в
сознании людьми
христианского закона братства людей и необходимости, в которую ставит всех людей общая воинская повинность, каждому быть готовым к вражде, к убийству, — каждому быть в одно и то же время христианином и гладиатором.
Так или иначе, но все люди нашего времени в
сознании своем не только отрицают существующий отживший языческий строй жизни, но и признают, часто сами не зная этого и считая себя врагами христианства, то, что спасение наше только в приложении к жизни
христианского учения или части его в его истинном значении.
Христианское учение возвращает человека к первоначальному
сознанию себя, но только не себя — животного, а себя — бога, искры божьей, себя — сына божия, бога такого же, как и отец, но заключенного в животную оболочку.
Всё зависит, следовательно, от силы
сознания каждым отдельным человеком
христианской истины.
Мы все знаем и не можем не знать, если бы даже мы никогда и не слыхали и не читали ясно выраженной этой мысли и никогда сами не выражали ее, мы, всосав это носящееся в
христианском воздухе
сознание, — все, всем сердцем знаем и не можем не знать ту основную истину
христианского учения, ту, что мы все сыны одного отца, все, где бы мы ни жили и на каком бы языке ни говорили, — все братья и подлежим только одному закону любви, общим отцом нашим вложенному в наши сердца.
— Нет, не разочаровался нисколько ни в чем, но меня смутило, что православия нельзя переменить.
Сознание этой несвободности меня лишает спокойствия совести. Самостоятельность моя этим подавлена и возмущается. Я подал просьбу, чтоб мне позволили выйти, а если не позволят, то думаю уйти в Турцию, где
христианские исповедания не имеют протекции и оттого в известном отношении свободнее и ближе к духу Христова учения. Жду с нетерпением ответа, а теперь прощайте и извините меня, что я отнял у вас много времени.
Большинство людей
христианского мира уже не верит более в языческие основы, руководящие их жизнью, а верит в
христианские основы, признаваемые ими в своем
сознании, но жизнь продолжает идти попрежнему.
Последний затемняет религиозное
сознание не только уединенных мыслителей, но и народных масс, мистически оторванных от земли: таковы социалисты, ставшие жертвою неистовой и слепой лжеэсхатологии, по исступленности своей напоминающей мессианические чаяния еврейства в
христианскую эру [О соотношении социализма, эсхатологии и хилиазма см. в статье Булгакова «Апокалиптика и социализм» (Два града. М., 1911.
Когда же распространившееся христианство силою вещей сделалось и общеимперской религией, перед теократическим
сознанием его встал новый вопрос: какова же природа власти
христианского императора и поглощено ли в ней начало звериное божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
Это была иллюзия, хотя и имеющая связь с глубокой темой H. Федоров хотел победить смерть, обратить время, изменить прошлое путем «общего дела» активного воскрешения Это была великая и
христианская идея, но она не была достаточно связана с проблемой личности и свободы, с проблемой победы
сознания над объективацией.
Необходимо разоблачать несоединимость
христианской идеи Царства Божия,
христианского эсхатологического
сознания с идолопоклонством перед историческими святынями, консервативно-традиционными, авторитарными, монархическими, национальными, семейно-собственническими, как и перед святынями революционными, демократическими, социалистическими.
Обоснование брака, которое утверждает социальная обыденность устами многих
христианских мыслителей и теологов, поражает своим извращением нравственного
сознания и своим несоответствием
христианской персоналистической этике.
Тут не было никакого прикосновения к глубочайшей проблеме смерти, основной для
сознания религиозного, и особенно
христианского.
И вот между этикой, выработанной войной и воинами, когда борьба с оружием в руках была самым благородным занятием, этикой, распространенной на всю благородную породу человечества, и этикой евангельской,
христианской существует глубочайшее противоположение и конфликт, который должен был бы переживаться мучительно и трагически христианами, если бы личное
сознание и личная совесть были в них сильнее и острее и не подавлялись родовыми инстинктами.